Утро на реке

В небе тают облака,

И, лучистая на зное,

В искрах катится река,

Словно зеркало стальное…

Чудный день! Пройдут века –

Так же будут, в вечном строе,

Течь и искриться река

И поля дышать на зное.

Фёдор Тютчев

Я – речной странник. С детства полюбила теплоходы, нет для меня звука более умиротворяющего, чем плеск воды за бортом. Последние четырнадцать лет ни одно лето не прошло без круиза. Неподверженные «речной лихорадке» люди удивляются: как можно из года в год плыть по одним и тем же рекам, посещать одни и те же города? На самом деле маршруты разные, а в городах, пусть и знакомых, можно открывать всё новые места. Вот и в этом году, в круизе на теплоходе «Александр Пушкин», я не только прошла по любимым уголкам Мышкина, Костромы, Плёса, Городца, Нижнего Новгорода, Казани, Чебоксар, Елабуги, Ярославля и Углича, но и впервые побывала в древних Болгарах. Я не собираюсь перечислять достопримечательности, давать исторические справки или описывать, как чемпионат мира по футболу отразился на Нижнем и Казани. Не стану делиться впечатлениями о насыщенной анимационной жизни на борту, добавляющей в отдых развлекательные весёлые нотки. Мой рассказ о другом.

Да простят меня влюбленные в свои города экскурсоводы и зажигалки-аниматоры, но, поставь меня кто перед таким выбором, я бы легко отказалась от экскурсий и развлечений ради двух утренних часов на пустой палубе спящего теплохода. Путешествуя во второй половине августа, я обычно встречала на палубе восход солнца. В этом году пошла в круиз в июне, когда даже у таким сумасшедшего жаворонка, как я, почти нет шансов проснутся раньше солнца . Но и без феерического зрелища восхода утро на теплоходе прекрасно.

Выхожу на палубу и смотрю на небо. Такого огромного не увидишь в Москве. Оно обнимает берега и целуется на горизонте с рекой. Мне неважно, безоблачно сегодня, скрыта ли небесная синь под тяжелым одеялом туч, разбросаны ли по небосводу перья и пух облаков. Я рада встрече с небом в любую погоду.

Воздух настолько чистый и вкусный, что невозможно надышаться. Оглядываюсь. Как правило, по ориентирам на берегу почти безошибочно определяю место (многолетний круизный опыт даром не проходит). И каким-то чудом почти всегда в момент моего появления на палубе берег «дарит» мне интересную встречу. Белоснежную церквушку с голубыми куполами. Деревеньку со сказочными домишками. Поле иван-чая. Куст шиповника, усеянный розовыми цветами. Красавец-мост.

Но самые желанные встречи, конечно, с природой и её обитателями. В июньском круизе, когда мы шли недалеко от берега, меня встречали песнями соловьи. А если моё утро начиналось посреди больших водохранилищ, теплоход сопровождали чайки.

Я не выхожу на палубу без бинокля. Старенький, отцовский, на потертом ремне, он мой самый надежный и верный спутник в путешествиях. Есть у меня примета: день выдастся особенно хорошим и разнообразным, если утром я увижу серую цаплю. Невооруженным глазом стройную охотницу трудно заметить: она стоит на одной ноге у камышей, и сама кажется издали то ли высоким стеблем травы, то ли сучком. И только в бинокль видно, что это – птица.

В этом году я видела цапель на удивление много, причем не на охоте, а в полёте. В воздухе без бинокля серую красавицу трудно отличить от чайки. Оптика помогает разглядеть роскошные крылья, длинный нос и грудь, похожую на переднюю часть большого корабля.

Цапли летают в гордом одиночестве, утки – парами, чайки рассекают воздух то по одиночке, то большими стаями. На песчаных отмелях, на поросших камышом и осокой островах или берегах чайки устраивают целые птичьи базары, разрывая утреннюю тишину сварливыми криками. А иногда весь птичий базар отправляется в путешествие, и разукрашенная белыми нарядами безбилетных пассажиров трудяга-баржа приобретает праздничный вид.

Но вот я вижу, что крупные чайки летят над рекой, вытянувшись в чёткую линию. Да чайки ли это? Смотрю в бинокль: нет, не чайки, а белоснежные гуси. На секунду кажется: на самом большом сидит маленький Нильс. А отставший слегка гусь, может, как и Мартин, был домашним? Из тех, что вчера днём купались в реке в деревне, мимо которой шёл теплоход?

Над необъятной Русью

С озёрами на дне

Загоготали гуси

В зеленой вышине

Заря огнём холодным

Позолотила их.

Летят они свободно,

Как старый русский стих.

Владимир Луговской

Особенно завораживает меня полёт хищников. Точно не знаю, ястребы это, или беркуты, или какой другой вид - я не орнитолог. Но я радуюсь, что с каждым годом их больше становится, этих ширококрылых красавцев, парящих над берегами, над Волгой и Камой. Обычно они кружат парами, на относительно небольшом расстоянии друг от друга. Редкий взмах огромных крыльев – и долгое планирование над верхушками елей и сосен, над поросшими травой холмами, над гладью реки. Пару раз видела, как птица стремительно падает к воде, выхватывая рыбку. Иногда красавец садится на вершину ели и застывает, словно позируя скульптору. А однажды, где-то под Казанью, я разглядела, как над мелким подлеском на холмах у реки парит целый десяток хищников. Интересно, что их там привлекло?

Зверей, в отличие от птиц, мне довелось наблюдать не часто. Даже домашних. Ну, кошки-собаки не в счёт. Стадо коров за весь двенадцатидневный круиз я лишь однажды видела, под Ярославлем. Паслись разноцветные буренки прямо у реки, точнее – практически в воде. Наверное, прятались от оводов или мошек. И коз только раз повстречала, практически на подходе к Москве, на берегу канала. Пасла их не бабушка-старушка в платочке, а молодая женщина в шортах с затейливой татуировкой во всю спину. И помощник у неё был – деловой такой чёрный пёс.

Самая запоминающаяся встреча случилась в первое утро круиза. За полдня и ночь мы прошли канал имени Москвы и находились тогда в Тверской области. Было примерно полвосьмого утра, на палубе я бродила уже не в одиночестве , другие туристы подтянулись. И вот вижу: две лодки с рыбаками, а за ними тянутся по воде цепочкой странные предметы. Подумала, что тянет лодка три скутера. Усомнилась – больно маленькие. Посмотрела в бинокль – и глазам своим не поверила. Лоси! Три лося! Конечно, над водой лишь их головы видны, без рогов (наверное, лоси молодые), с большими ушами.

Волга в том месте широко разлилась и делала плавный поворот. Лоси плыли медленно практически вдоль теплохода, от носа к корме, устремляясь к правому берегу. Сначала я подумала, что в лодках – егеря или работники лосиной фермы, коих немало в последнее время появилось. Может, лоси оттуда сбежали, а люди их хотят обратно вернуть? Но нет, не похожи те, в лодках, на профессионалов. Они лосям не столько помогают, сколько пугают и нервируют их. И без конца «селфятся» на фоне перепуганных животных. Вот два лося, решив избавится от непрошенных назойливых попутчиков, повернули обратно. А тут как раз баржа… Заметались лоси, мне за них страшно стало. К счастью, рыбаки (думаю, это все же были рыбаки, а не егеря) одумались и оставили лосей в покое, отплыв чуть подальше от них. Лоси снова соединились и направились правому берегу, куда двигались изначально.

А рыбаки, наверное, возобновили утренний лов. Много их, рыбаков, на Волге и Каме. Иногда целая флотилия моторок собирается в особо рыбном месте. И в свой бинокль я часто вижу, как втягивают в лодку блестящую добычу. Не стерлядь, конечно, не белугу, но, судя по количеству копченой и вяленой продукции, которую продают на берегу, рыба в Волге и Каме пока еще не перевелась.

А еще я люблю рассматривать с палубы деревни и сёла. Мне кажется, деревенские дома очень похожи на людей. Стоят они у воды, на низком, равнинном берегу, среди полей и лугов, или на покатых холмах, поросших лесом, словно любопытные поселяне вышли посмотреть на проходящих мимо странников.

Рассвело.

На душе рассвело.

И лежит,

В синь упершись крылами,

Посредине России село,

С дальним окликом и петухами.

В эту синюю стылую рань,

В эту белую к небу дорогу…

Спит село.

На окошке – герань.

Мама молится счастью, Как Богу.

Анатолий Поперечный

Люди – разные, и дома – тоже. По возрасту, по характеру, по богатству, по семейному положению. Дома-старики, как правило, деревянные. Наверное, и для домов старость – не радость, но они, как и люди, стареют по-разному. Кого-то длинная нелёгкая жизнь совсем разбила, непонятно, как они вообще еще живы, какие корни удерживают их на земле. Завалился такой бедолага на один бок, смотрит на мир из-под съехавшей крыши с покосившейся трубой тусклыми, ушедшими наполовину в землю глазами-окнами, почернел весь, то ли от лет, то ли от тяжких дум.

Другой дом старится достойно, как старик, не столько крепкий, сколько убеждающий себя и окружающих в своей несокрушимости. Ноют и становятся хрупкими старые «кости», всё чаще приходится лечиться – перебирать крышу, перекладывать доски на крыльце, утеплять стены. Но упрямый старик не сдаётся, выдерживает пока нелёгкую схватку с неумолимым временем. И хозяйство ведёт не в пример молодым – вон, каждый клочок земли на участке при деле. Грядки, кусты крыжовника, смородины, малины, яблони, цветы в палисаднике. Охраняет хозяйские богатства звонко лающий пёс-дворянин, шустрят по двору пёстрые несушки.

Возможно, на таких крепких зажиточных стариканов заглядываются молодящиеся старушки-избушки. Им хоть пятьдесят лет, хоть сто пятьдесят – подавай новый наряд. И без макияжа они на люди не выйдут. Любят такие бабульки-молодушки вырядиться в цвета яркие. Иногда не по возрасту, и вкус подводит. Ядовито-жёлтый верх «блузки» режет глаз в сочетании с фиолетовой «юбкой»-низом, а забор вдруг зелёный. Но я не стану упрекать старушек, пусть молодятся! Синий, голубой, салатовый домик в два окошечка подмигнет «глазком» в кружевных ресницах-наличниках, и покажется, что сейчас, распахнутся ставни и выглянет, как в фильме из детства, бабушка в цветном платке, и начнется сказка.

Хорошо, если в старости человека окружают любящие дети, внуки, правнуки. И мне радостно смотреть на участки, где, пусть в тесноте, но явно не в обиде рядом с крепким домом-стариком или нарядной избушкой-старушкой вырастают новые дома. Однако бывает и по-другому: вот каменный двухэтажный особняк словно сбросил к задворкам, потеснил могучим плечом вросшую в землю деревянную развалюху. «Все хорошо, - успокаиваю я себя, - просто люди построили новый дом, а старый не успели снести». А на душе все равно мутно, и чудится, что там, в избушке, придавленной бесцеремонно-мощным представителем «племени молодого, незнакомого», мелькает за немытым окном кто-то беззащитный, забытый и обиженный.

Ну, а молодежь, конечно, тоже разная. Дома-подростки стремятся сбиться в стаю, не признают старых мод. Они все в «джинсах», «футболках» и «бейсболках». Стены – сайдинг, крыша – шифер. А, может, дело не возрасте, а в финансовых возможностях? Большие деньги – большие дома. Разбогател - хочется выделиться. И красуется у реки, да не в толпе, а поодаль, по одиночке, то замок с причудливыми башенками, словно заблудившийся турист с берегов Луары, то терем из могучих бревен, а то и почти царский почти дворец.

Идёт по реке теплоход. Остаются за кормой деревни и сёла. И вот уже не различает глаз сбежавшиеся к реке дома и избушки. Солнце заливает реку, и берег, и невидимую уже деревню. А впереди, там, куда спешит теплоход, загорается искра на кресте белоснежного, кажущегося издалека плывущим по реке кораблем, храма. Значит, впереди еще одно село, в котором в разных домах встречают новый день.

Колокол дремавший

Разбудил поля,

Улыбнулась солнцу

Сонная земля.

Понеслись удары

К синим небесам,

Звонко раздается

Голос по лесам.

Скрылась за рекою

Белая луна,

Звонко побежала

Резвая волна.

Тихая долина

Отгоняет сон.

Где-то за дорогой

Замирает звон.

Сергей Есенин